Записка стародавних времен ><
Джон Бойн
Мальчик в полосатой пижаме
Это не документальная, а именно художественная книга. Два девятилетних мальчика, разделенные колючей проволокой: один мальчик – немец, сын коменданта лагеря смерти; второй – еврей, заключенный этого лагеря. Книга написана детским языком: мы видим нацистский мир глазами ребенка. Именно эта непритязательность и простота книги вызвала восторженную реакцию западной критики: "детская книга не для детей", "очень просто и совершенно незабываемо", "такая простая и такая легкая, она буквально разрывает душу".
"Дети жались друг к другу, на них кричали солдаты. И чем больше на них кричали, тем теснее они прижимались к товарищам, но затем один из солдат бросился к ним, и они отцепились друг от друга, наконец сделав то, чего, похоже, от них добивались, – выстроились в ряд…" Глядя на обитателей Аж-Выси, одетых в грязные полосатые пижамы с нашивками в виде шестиконечных звезд, Бруно простодушно интересуется у папы: "Кто эти люди, что тут живут?" Отец, щеголяющий в прекрасно сшитой форме со свастикой на рукаве, с улыбкой отвечает: "Ах, эти! Эти люди… Видишь ли, Бруно, они и не люди вовсе". Как это – "не люди"? Мальчик не понимает.
Сестра Бруно, тринадцатилетняя рассудительная Гретель, пытается – в меру своего разумения – объяснить брату, что на этих существ за проволокой попросту не стоит обращать внимания. Это евреи. ""Их держат всех вместе, чтобы они не смешивались с нами". "Евреи, – Бруно опробовал слово на языке. – Значит, все люди на той стороне ограды – евреи?" "Совершенно верно", – подтвердила Гретель. "Но почему? И кто же мы тогда?" "Мы… – отозвалась Гретель и умолкла, засомневавшись, как следует отвечать на этот вопрос. – Мы… – начала она снова, но верного ответа так и не нашла. – Мы – не евреи", – сказала она наконец. "Да знаю я, – отмахнулся Бруно, тупость сестры стала его раздражать. – Я спрашиваю, если мы не евреи, то кто же мы?" "Мы – их противоположность, – нашлась Гретель. К ней постепенно возвращалась уверенность в себе. – Да, именно так, мы – их противоположность…""
Но малыш упрямо не понимает: что значит – "противоположность"? Он-то видит, что старик Павел, работающий на кухне, ничем, кроме одежды, цвета лица и худобы, не отличается от обычных людей: отца, мамы, лейтенанта Котлера. Бруно не может взять в толк, отчего Павел, врач по специальности, не имеет права лечить людей. В какие дурацкие, однако, игры играют эти странные взрослые!
Прогуливаясь вдоль проволоки, мальчик знакомится со своим ровесником – с той стороны – по имени Шмуэль. Бруно проводит много времени в разговорах со своим новым другом, носит ему еду из дома, не понимая, отчего его приятеля там плохо кормят.
В этой книге (как, кстати, и во многих других на эту тему) нацизм опять понимается не как естественное порождение Зла, присущее этому миру и природе человека, а как сбой в работе человечества. Исключение. Нелепость.
В романе Бойна много символического: мальчик Бруно, от лица которого идет рассказ, родился в 1934 году; ровесник режима, он, по сути, это молодая германская нация. Нация-ребенок, которая не ведает, что творит.
Однако герои в книге подобрались на редкость сознательные. Вот перед нами семья коменданта лагеря смерти: жена коменданта (мать главного героя), как-то почти не таясь, ругает Гитлера.
Бабушка героя тоже все понимает и ругает сына-нациста: "А эта форма… Глядя на нее, мне хочется выколоть себе глаза! Господи, почему я не ослепла, прежде чем ты ее напялил!"
Горничная хоть и молчалива, но тоже все понимает и осуждает; наконец, и сам главный герой – девятилетний сын немецкого функционера, к которому благоволит фюрер (в романе – Фурор), тоже все понимает про своего отца: "Я все еще думаю, что он совершил страшную ошибку", вполголоса произнес Бруно".
Такое ощущение, что и отец мальчика, комендант лагеря, тоже вот-вот все поймет и раскается.
Ах, что за прелесть выходит картина. Семья – это слепок общества, микросоциум. Получается, по книге, весь германский народ все понимает, или, напротив, ничего не понимает, но понимающе вздыхает.
Все это подталкивает читателя к мысли: фашизм – дело рук каких-то нечеловеческих извергов, засланных с другой планеты, но не немецкого и прочих народов.
Потому что если даже в семье гитлеровского приспешника "все всё понимают", то непонятно вообще, откуда тогда мог взяться нацизм в Германии? Виноват во всем человек с усиками и пара его приверженцев, а больше никто не виноват?
Вместо того чтобы показывать массовость, доступность и соблазнительность зла, в чем и заключается его главная опасность, книга Бойна успокаивает читателя: Зло – это не мы. Зло – это другие. Зло – где-то снаружи, а не внутри каждого. Надо ли напоминать, что теория расового превосходства именно на этом постулате и строилась?
Такие вот мысли возникли у меня после прочтения.